— Старк был изменником и умер как изменник.

— Ваше величество, — сказал Селми, — Эддард Старк сыграл свою роль в падении вашего отца, но он не держал против вас злого умысла. Когда евнух Варис доложил нам, что вы понесли ребенка, Роберт хотел вас убить, но лорд Старк был против. Он не одобрил убийства ребенка и сказал королю, чтобы тот поискал себе другого десницу.

— Вы разве забыли о принцессе Рейенис и принце Эйегоне?

— Никогда. Но это дело рук Ланнистеров, ваше величество.

— Ланнистеры или Старки — какая разница? Визерис называл их псами Узурпатора. Если на ребенка спустили свору собак, какая разница, которая из них разорвет ему горло? Все псы в равной степени виновны. Вина… — слова застряли у нее в горле.

«Хаззея», — подумала она и внезапно для себя сказала тихим, как шёпот ребёнка, голосом:

— Я хочу взглянуть на яму. Пожалуйста, сир, отведите меня вниз.

По лицу старика прошла тень неодобрения, но не в его обычаях было прекословить королеве.

— Слушаю и повинуюсь.

Лестница для прислуги была кратчайшим путём вниз, но это был путь крутой, прямой и узкий, скрытый в стенах пирамиды. Сир Барристан прихватил с собой фонарь, чтобы королева не оступилась в темноте.

Вокруг, теряя окраску и отступая в темноту вслед за фонарем, теснились кирпичи двадцати различных цветов и оттенков. Трижды они миновали часовых-Безупречных, стоявших неподвижно, точно высеченные из камня. Единственными звуками в тишине были шаги Дени и сира Барристана по ступеням.

На нижнем уровне в Великой Пирамиде Миэрина царили безмолвие, пыль и тени. Внешние стены здесь были тридцати футов толщиной. Здесь, внутри, звуки шагов отдавались эхом от сводов из разноцветного кирпича и неслись по стойлам, хлевам и кладовым. Они прошли под тремя массивными арками и дальше по освещенному факелами уклону в подземелья под пирамидой, мимо резервуаров с водой, темниц и пыточных камер, где раньше бичевали рабов, сдирали с них кожу и жгли калёным железом. И в конце концов вышли к огромным железным дверям с заржавевшими петлями. Здесь тоже был пост Безупречных.

Повинуясь королеве, один из них принёс железный ключ. Двери отворились, скрежетнув петлями. Дейенерис Таргариен вступила в тёмное пекло и остановилась на краю глубокой ямы. В сорока футах внизу её драконы подняли головы. В полумраке загорелись четыре глаза — два цвета расплавленного золота и два — цвета бронзы.

Сир Барристан придержал ее за руку.

— Не подходите ближе.

— Думаете, они смогут причинить вред мне?

— Не знаю, ваше величество, и предпочел бы не подвергать вас опасности только ради того, чтобы это проверить.

Рейегаль зарычал, и язык желтого пламени на полмгновения обратил тьму в день. Огонь лизнул стены, и Дени ощутила лицом жар, точно из печи. На другой стороне ямы Визерион расправил крылья, разогнав застоявшийся воздух. Он попытался взлететь к ней, но натянувшиеся цепи не пустили его, и он упал брюхо. Его ноги были прикованы к полу цепями в кулак толщиной, на шею был надет железный хомут, соединённый со стеной за спиной дракона. На Рейегале были такие же цепи. В свете фонаря его чешуя отливала нефритом, сквозь зубы поднимался дым. На полу под ногами драконов были разбросаны кости — треснутые, обугленные, разгрызенные. Воздух был неприятно жарок и пах серой и жареным мясом.

— Они подросли, — голос Дени эхом отразился от закопченных каменных стен. Капля пота стекла у нее по лбу и упала на грудь. — Правда, что драконы никогда не прекращают расти?

— Если у них хватает пищи и места для роста. Хотя, будучи прикованными здесь…

Великие господа использовали эту яму в качестве темницы. Она могла бы с легкостью вместить пятьсот человек… и годилась для двух драконов.

«Надолго ли? Что будет, когда они станут слишком велики для неё? Набросятся ли они друг на друга с огнём и когтями? Зачахнут и ослабеют, будут лежать с запавшими боками и сморщенными крыльями? Погаснет ли их пламя перед смертью?»

Что за мать оставит своих детей чахнуть во тьме?

«Если я буду в этом раскаиваться, я обречена, — убеждала себя Дени… Но как ей не раскаиваться? — Я должна была понять, к чему всё идет. Неужели я была слепа, или просто сама закрыла глаза на правду, чтобы не видеть цену власти?»

Когда она была маленькой, Визерис рассказал ей все сказки про драконов. Он любил о них рассказывать. Она знала, как пал Харренхолл, она знала о битве на Пламенном Поле и Танце Драконов. Один из её предков — Эйегон Третий — видел когда-то, как его собственную мать сожрал дракон, принадлежавший его дяде. И были еще бесчисленные песни, в которых деревни или целые королества жили в страхе перед каким-нибудь драконом, пока не появлялся храбрый рыцарь, способный убить дракона, и спасал их. В Астапоре её дракон огнем выжег глаза работорговцев. По пути в Юнкай, когда Даарио принес к её ногам головы Саллора Смелого и Прендаля на Гхезна, её дети полакомились ими. Драконы людей не боятся. И дракон, подросший, чтобы питаться овцами, может так же просто съесть и ребёнка.

Ее звали Хаззея, и ей было четыре года.

«Если ее отец не лгал. Но мог и солгать».

Никто, кроме него не видел дракона. Он принес в подтверждение своих слов обгорелые кости — но обгорелые кости ничего не доказывали. Он мог сам убить девочку и сжечь её труп. И был бы не первым отцом в Миэрине, который избавился от лишнего рта — так говорил Бритоголовый.

«Это могли сделать Дети Гарпии — подделать нападение дракона, чтобы город меня возненавидел».

Дени хотелось в это верить… но если это было так, почему отец Хаззеи ждал, пока зал для приемов опустеет, прежде чем обратиться к королеве? Если он хотел настроить против неё миэринцев, то рассказал бы о своей беде, когда зал был полон народа.

Бритоголовый упрашивал её казнить просителя.

— По крайней мере, вырвите ему язык. Ложь этого человека может погубить нас всех, ваше величество.

Вместо этого Дени предпочла заплатить отцу Хаззеи за жизнь его дочери. Никто не мог сказать ей, сколько стоит жизнь ребенка, так что она распорядилась выдать ему в сто раз больше, чем платила раньше за овец.

— Я вернула бы тебе Хаззею, если бы могла, — сказала она отцу, — но некоторые вещи не под силу даже королеве. Её кости упокоятся в Храме Милости, и в память о ней день и ночь будет гореть сотня свечей. Приходи ко мне каждый год в день её именин, и другие твои дети не будут ни в чем нуждаться… но ты не должен никому об этом рассказывать.

— Люди будут спрашивать, — сказал убитый горем отец. — Они будут спрашивать меня, куда делась Хаззея и как умерла.

— Её укусила змея, — сказал ему Резнак мо Резнак. — Её утащил голодный волк. Её забрала внезапная лихорадка. Говори им, что хочешь, но не упоминай драконов.

Когти Визериона скребли по камням, огромные цепи гремели, когда он пытался снова выбраться к ней из ямы. Когда ему это не удалось, он издал рык, запрокинул назад, насколько мог, голову и выдохнул золотое пламя на стену за собой.

«Как скоро его огонь станет таким жарким, что будет раскалывать камни и плавить железо?»

Когда-то — не так уж и давно — он мог сидеть у неё на плече, обвив руку хвостом. Когда-то она кормила его ломтиками жареного мяса с руки. Его заковали в цепи первым. Дейенерис сама привела его в яму и закрыла внутри с несколькими быками. Наевшись, он заснул, и на него спящего надели цепи.

С Рейегалем было сложнее. Возможно, он слышал, как буйствует в темнице его брат, несмотря на разделявшие их стены из кирпича и камня. В конце концов, на него пришлось набросить сеть из толстых железных цепей, пока он грелся на солнце у нее на террасе. Дракон сопротивлялся так яростно, бился и кусался, что его спуск по лестнице для слуг занял три дня. Во время этого спуска заживо сгорели шесть человек.

А Дрогон…

«Крылатая тень», — так назвал его отец девочки. Он был самым крупным из тройки, самым свирепым, самым диким, с чёрной как ночь чешуёй и глазами, точно огненные плошки.